Виктор вытащил из бардачка зажигалку, откинулся на спинку сиденья, зажал кончик сигареты в зубах, когда почувствовал короткую вибрацию в кармане пиджака. На мгновение Виктор ощутил сильную тревогу. «Пусть это будет всего лишь запоздавшее уведомление о снятии средств», – понадеялся он, однако купленный лет пять назад кнопочный нокиа с расцарапанным экраном продолжил вибрировать. Каждый звонок в вечер пятницы расценивался Виктором, как угроза честно заслуженному отдыху. На рыбалку он планировал уехать ранним субботним утром, а вернуться домой – вечером в воскресенье, чтобы уже в понедельник с утра с новыми силами отправиться на планёрку в главный отдел. Виктор нехотя ответил на звонок.
– Здрав, Витя, тут это, – голос звонившего заметно дрожал, – того… На Кривой улице, короче. Там. Изыни, выпил чутка.
– Ничего, Гриша, я и сам бы сейчас накатил, – Виктор убрал так и не зажжённую сигарету обратно в помятую пачку, – слушаю тебя.
– На Кривой улице, короче, – продолжил участковый по фамилии Мягков, – пацан из окна выпрыгнул. Вот. На днях было это… Арсений. Тринадцать лет. Дом двадцать четыре, квартира… короче, был я там. С отцом его как-то раз вместе… Зашёл соболезнования передать.
– Парнишку-то мне, конечно, жаль, – произнёс Виктор, – но ты же не просто душу излить звонишь? Так, Гриша?
– Ага, Витя, не просто так, – повисла короткая тишина, во время которой Мягков успел наполнить очередной стакан и опрокинуть содержимое внутрь, – там эта… Хренового в общем. Ты ж говорил, что у мня чувствительность к эт самому повышена.
– Уверен, дружище? – с угасающей надеждой в голосе спросил Виктор, – случаем не попутал чего? Может неразделённая любовь там? Или в школе травили?
– Не, не, не, Витнька, – пролепетал участковый, – пацан, как пацан был. Сигреты у отца тырил, в футбик с друзьями играл, в компик свой и все дела. А тут… опа! И нету. Короч, в хате у них там не по себе мне стало. Как будто воздух ядвитый. И душит. На душе мерзко, словно я гнить изнутри начал.
– Твою ж мать, – выругался Виктор, – Гриша, ты это… в себя до завтра приходи, и с утра наведаемся на Кривую улицу. Только повод, пожалуйста, найди, чтобы мне в эту самую квартиру попасть, а то, как в тот раз будет. Понял?
– Лан, дружище, ты изыни, что так получилось, – тихо сказал Мягков, – сам ж просил, чтобы к тебе сразу. Я же… как ты там говорил? Типа, особенный.
– Особенный, Гриша, особенный, – Виктор позволил себе лёгкую улыбку, – душа у тебя чистая, потому ты мерзость эту и чуешь повсюду. До завтра, друг.
Григорий Мягков хлюпнул носом, неразборчиво попрощался и бросил трубку, оставив старого знакомого одного наедине с гнетущими мыслями и разрушенными планами. Виктор завёл автомобиль и выехал из растущей тени, которая ещё минуту назад казалась спасением от вечернего зноя, а теперь вызывала лишь отвращение.
Конец дня Виктор провёл в своей скромно обставленной, но уютной однокомнатной квартире, в которую перебрался после развода с женой. Компанию сорокаоднолетнему мужчине составил рыжий одноухий кот по кличке Самурай.
Комната в тени
– Здесь это, Витя, – Григорий Мягков тихонечко постучал в дверь, проигнорировав дверной звонок, который при лёгком нажатии мог бы известить хозяев о приходе участкового радостным птичьим щебетом, что в последние дни казалось жуткой насмешкой над погружёнными в траур родителями Арсения.
За дверью послышались торопливые шаги. Невысокий светловолосый с голубыми добрыми глазами участковый склонил голову. «Что мы знаем о истинных душевных муках? Ничего. Пока горе не придёт в наш дом, эта боль будет казаться далёкой и нереальной. Но в один день всё изменится. И больше никогда не будет прежним», – Виктор тяжело вздохнул. Оказавшаяся не запертой дверь слегка приотворилась. Опустошённый взгляд матери Арсения, за последние дни постаревшей на десятки лет, скользнул по Виктору и остановился на участковом.
– Чего тебе, Гришка, – просипела женщина надорванным голосом, – чего тебе?
– Люб, я человека привёл, – Мягков, любящий муж и отец трёх девочек, не мог оторвать взгляд от пола и заглянуть в глаза матери Арсения, – соболезную ещё раз. Это Виктор. Следователь.
Истощённая от недоедания и бессонницы женщина лишь покачала головой и отворила дверь, впуская пришедших. Виктор хотел выразить соболезнования, но слова застряли в горле, поэтому он молча прошёл внутрь следом за участковым.
– Так приходили ж ваши, – показался из кухни исхудавший и небритый отец Арсения, – толку-то? Нету сыночка моего больше. Нету. Это конец.
– Работа такая, – процедил Виктор сквозь зубы и добавил, – извините, ради Бога. Но важно это.
– Ничего уже не важно, – буркнул хозяин квартиры, обнимая разрыдавшуюся жену.
– Мишь, пускай порыщет в комнате у Сени, работа у них такая, сам понимаешь, – шёпотом попросил Мягков, – может хоть причину отыщем.
– Пускай,