Бесконечный, беспощадный поток однообразия. Который, к искреннему ли, разочарованию управителя надо читать и давать на них резолюции. Выносить разрешения, запреты. Каждый день бумагомарательская, утомительная работа. А тут ещё и случаи странные. То погост разорят, то люди пропадают. А городок, итак, небольшой.
Несколько тысяч населения, пару шатко-валких живущих хозяйств, да и всё. А кругом кривой, нечастый, болотный лес. Почти постоянные болезни, холода – вот и вся природа. Вот и остаётся лишь верить в бога. И нигде в округе нет крепкого города, лишь такие же, зачахлые селения да полумёртвые деревеньки. Что и говорить: попы да дураки.
Так размышлял чиновник, почти кончив с разбором бумаг. Нерадивое и холодное Солнце, занялось почти полностью и яркие лучи нагло били через крону хилых деревьев в полумрак кабинета. Страдающие от влажности полы противно скрипели при возможности, поэтому сложив руки перед собой, управитель молча размышлял.
За окном медленно шла жизнь, а здесь, казалось, будто время остановилось. Ничего нового год от году – жалобы, кляузы, редкие наказания свыше и на том всё. Ни спасибо, ни пожалуйста. При том, если даже сотворить злое дело и о том информация останется здесь. То ли от редких перекладных, что ходили отсюда до области, то ли от безразличия. Словом, внутри жило ощущение, что про местных забыли. Совсем.
Вымрут или бунт поднимут, тогда, быть может, проверят. А так нет. И оттого, густым цветом порос здесь мрак мздоимства. Чем не грешил и управитель Нагайкин. А что ещё делать? Поменять ничего не получится – народу дела нет, купцы своим промышляют, только деньгу бери с них и живи спокойно. Солдаты ли офицеры, так те вообще с миром не общаются.
– Да… – Протянул Агафий Парфениевич, постукивая пятернёй по столу.
– Текут дела, а не меняется ничего. – Уставше добавил он, подпирая утомлённую голову рукой. – Вот руку запустил, а толку-то? Не укупить, не достать.
Впрочем, поймав себя на этом, управитель замолчал, перекрестился и вполголоса прошептал:
– Зря, зря. Это молчание тоже неспроста.
Снаружи, в коридоре, послышались шаги. Выдохнув, Нагайкин про себя довольно сказал: «вот так я молодец. Вовремя замолчал» и улыбнувшись почти во весь рот, мечтательно вытянул: «денюжки!» – причём так, что казалось: где учились оперные певцы, там Нагайкин в младые годы преподавал.
К моменту, когда протяжно скрипнула дверь, чиновник был собран и серьёзен. Перед ним предстал невысокий, худощавый, жилистый мужчина. Изредка оглядываясь и прикрываясь лохмотьями затёртого пальто, он попросил воды.
Кивнув, Нагайник нехотя встал и подтащил графин. Треснутый, покрытый пылью, он отбивал в миг жажду, но поблёскивающая вода, плескаясь внутри, манила. И жалобщик немедля стал пить «с горла», к немому удивлению управителя. Вдоволь напившись, он с шумом поставил его чуть косой стол. Икнув, посетитель окончательно освоился и только тень страха, отражённая в блуждающих, на миг, мутных глазах, никак не покидала его.
Кашлянув, мужчина почти замер. Расплескавшись на столе как вода, он взволнованно скользил взглядом по комнате. То его взгляд срывался в тёмный угол у окна, то стремительно перебегал к старому, грязному окну, то на секунду будто гас… Глядели на собрата-человека и не глаза, а два запущенных зеркала. Охнет – вспышка, и снова бегут они как дикие собаки по узкому коробу кабинету.
Нагайкин ждал слова. Сложил руки замком. Ни до чего нет дела – всё внимание гостю. А он молчит. Будто и не он пришёл, а сам управитель, Он – Агафий Парфениевич, жмясь к облупленным стенам, приполз. Пал в ноги ниц и ждал воли хозяина.
Управитель стал нервничать. Задёргалась нога: шурх-шурх, быстрее, чем бежит по бледной бумаге перо опытного писаря. И стремительно, пронзительно шумит пол: скрип-скрип, беззвучие, скрип-скрип, снова ничего, живо скрип-скрип-скрип!
– Говори, шельма! – Взревел раздосадованный чиновник. Кашлянув, он охнул, сменил тон, уже спокойно продолжил: не в гляделки играем-с. К сути надо, к сути! – Пристукнул по столу чиновник, дав жест начинать рассказ. Вняв ему, гость изготовился говорить, но чего-то мешкал, тушевался. Молчал, лишь редко-редко, содрогаясь всем своим телом. На взгляд чиновника, будто что-то касалось того и оттого проситель не мог даже слова вытянуть. В нём нарастал ужас.
Кое-как, переминаясь, путаясь, он начал рассказ:
«Не тайна чем я промышляю. Но дела стали совсем плохи. Людей всё меньше, прибылей тоже. Потому… – На мгновение, Кошть замолчал. Но заметив грозный, устремлённый взгляд чиновника, вздрогнул и продолжил, – стало быть антихристианское дело вершим…»
– Знаю, знаю. Но не только об этом ты говорить хочешь? – Хитрым щуром глянул на посетителя чиновник. Пальцы весело застучали