Закатив глаза, продавщица поцокала языком и стала небрежно пробивать выложенные на ленту продукты: хлеб, молоко, пшёнку, куриную тушку, пачку чипсов, бутылку колы и две шоколадки. Она даже не заметила, как боль в зубе стихла.
Покупательница тем временем собрала продукты в пакет, приложила смартфон к терминалу и вышла из душного магазина.
В лицо брызнул холодный октябрьский коктейль из ветра и мороси. Она поёжилась, и, спрятав непослушные пепельно-русые локоны под капюшон, пошла вдоль домов. Она не смотрела по сторонам и не вглядывалась в лица прохожих. Её не волновало, что низкое хмурое небо мешает солнечным лучам дотянуться до земли, а прекрасная питерская осень стремительно теряет последнее золото. Красно-жёлтые листья, влажные и грязные, лениво крутились под ногами, сбиваясь в пёстрые кучки, а она равнодушно шагала прямо по ним. Казалось, окружающего мира просто не существует, и лишь тяжёлый пакет неприятно оттягивал руку, мешая раствориться в музыке и воспоминаниях.
Прошло всего три месяца с тех пор, как её жизнь круто изменилась. Кончилось беззаботное счастливое детство, которое она прежде не особо ценила. С гибелью матери внутри образовалась пустота, которую пока ничто не могло заполнить. Сейчас она просто жила, день за днём, как робот, механически выполняя школьные задания и поручения наставницы. Жила в той самой пустоте, отгородившись от всего, что могло снова причинить боль. Это был единственный способ вынести случившееся.
Теперь слова наставницы, что и ненависть способна приносить благо, стали ей более понятны. Она ненавидела боль. Любую. И с трудом выносила её даже у других, иногда обезболивая совершенно незнакомых людей по ходу, не раздумывая. Просто, чтобы не видеть, не знать и не думать об этом.
Мокрый ветер забрался за воротник, и она поёжилась от тяжёлых воспоминаний. В день похорон тоже шёл мелкий тоскливый дождь. И ни у кого не было желания его останавливать.
После битвы с Файяретом она несколько дней была без сознания, а когда очнулась, в доме уже шла подготовка к похоронам. Благодаря успокоительному зелью, которое заставила её пить наставница, она помнила те дни отрывочно, словно сквозь пелену тумана, но со временем смогла восстановить в памяти кое-какие детали.
Самого погребения она не видела – великая хранительница категорически запретила всем, кроме себя и Марка Харди, присутствовать там.
Но без прощания обойтись было нельзя.
Перед домом организовали навес и под ним, на досках, уложили завёрнутые в саваны тела ведьмы Воды и великого хранителя Дома Земли в обличье медведя. Обычные медведи и волки, погибшие в бою, лежали здесь же, рядом со своим покровителем.
Поражало количество прибывших проститься гостей. Это было удивительно, ведь и Маргарита, и наставник вели почти затворническую жизнь.
С рассвета из леса вереницей тянулись медведи, волки, косули, бобры и прочая живность. Они шли рядом, не боясь и не нападая, словно заключив временное перемирие. Остановившись перед домом, почтительно склоняли голову, и, не издав ни звука, следовали дальше.
В короткие промежутки, когда стихал дождь, с разных сторон прилетали стаи птиц. Кружили, скорбно шурша крыльями над крышей, и улетали прочь.
Со всех концов мира прибывали ведьмы, колдуны и маги разных уровней. Они появлялись из ниоткуда, стояли несколько минут, опустив глаза в землю, и исчезали вновь.
Всё прощание проходило в полном молчании. И тишина эта была мощнее любого воя. Так магия оплакивала своих детей.
Хорошо, что удалось проститься с матерью до начала церемонии. В тот день она проснулась очень рано, за окном ещё клубились предрассветные сумерки. Вскоре Анна принесла ей кружку тёплого отвара с мёдом и велела выпить всё до капли. Потом помогла одеться и проводила к спальне Елены Захаровны, где лежало тело Маргариты.
В комнате уже был отец. Он стоял на коленях возле кровати, уткнувшись лицом в руку жены. Благодаря магии наставницы и сестёр, ведьма Воды выглядела совсем девочкой. Казалось, она просто спит. Вот сейчас откроет глаза, улыбнётся, и всё станет как прежде…
Увидев дочь, отец вздрогнул. А она вдруг почувствовала себя лишней. Та минутная слабость, которую Марк Харди проявил при первой встрече, позволив дочери выплакаться у себя на руках, осталась в прошлом. Маг ещё не восстановился после заточения на Ярконде, и теперь от этого худого измождённого мужчины веяло вежливой отстранённостью.
Она замечала, что отец часто задумчиво смотрит на неё, но, когда хотела приблизиться или заговорить, всегда отводил взгляд и старался не оставаться с ней наедине. Вот и сейчас он бережно поправил руку Маргариты, поднялся на ноги и, сдержанно коснувшись губами виска дочери, вышел из комнаты.
Тот ли это человек, о котором рассказывала мама? Тот ли, что сидел ночами у детской кроватки, нарушая все правила и запреты, только чтобы увидеть её? Тот ли, что ещё недавно плакал вместе с ней после долгой разлуки?
Она приблизилась к матери и устало опустилась на пол.
Ох,