Милиционер.
Толпа.
Горцы на конях.
Действие первое
Картина первая
Скверик около учреждения. Вечер. Старуха-уборщица, по фамилии Кофейкина, дремлет в скверике. К ней быстро подходит другая старуха – Бойбабченко.
Бойбабченко. Слушай, Кофейкина, я к тебе… Это дело надо прекратить!
Кофейкина. Какое дело?
Бойбабченко. Ты меня знаешь! Я – старуха отчаянная, я – старуха добрая. Когда мне кого-нибудь жалко, я могу человека убить. Я такое могу поднять, что по газетам шум пойдет. Недопустимое это дело! Ведь уже одиннадцатый час!
Кофейкина. Ты о чем говоришь?
Бойбабченко. Конечно, о Гогенштауфене. Лицо его беспардонное, простое, каждому понятное. Каждый видит, что можно его нагрузить до отказу. Взгляни сама, оглянись! Разве это не ужасная картина? Во всем учреждении погас свет, только одно окно горит, его окно, Гогенштауфена. Сидит, крутит арифмометр за ручку…
Кофейкина. И песни поет.
Бойбабченко. Что?
Кофейкина. И песни поет. Он всегда, когда в одиночестве работает, напевает на мотив Буденного все, что в голову придет… Веселый экономист…
Бойбабченко. И ты про это так спокойно говоришь? Оставили человека одного на все учреждение, работы на него навалили, сами гуляют, сами пируют – а он мучайся?
Кофейкина. Он не мучается.
Бойбабченко. Не морочь мне голову! Человек он молодой, нежный, погода хорошая, девушка у него, Маруся Покровская, такая, что даже я, старуха, и то в форточку любуюсь, когда она через садик домой идет, милая. А ты мне говоришь, что он не мучается! Врешь, мучается! Врешь, хочет уйти! Врешь, беспокоится за девушку. Где, мол, она в такую погоду? Не гуляет ли?
Кофейкина. Постой, мать.
Бойбабченко. Не буду стоять! Я все ваше учреждение лучше тебя знаю, хоть ты в нем уборщица, а я домохозяйка и не служащая. Ведь мои окна против ваших. У меня стекла чистые, у вас стекла чистые. Я по хозяйству бегаю, а с вас глаз не свожу. Я все вижу, всех понимаю. Кто что делает, мне все понятно. Я ведь за вашей работой еще и по всем газетам слежу. Сколько я с вашим планом намучилась. Ночи не сплю, бывало. Ах, думаю, доведут ли они план до каждого сотрудника! Мобилизуют ли общественность!
Кофейкина. Погоди.
Бойбабченко. Не могу. Человек мучается, товарищ Гогенштауфен, любимый мой сотрудник, а она сидит у двери, на звезды глядит. Ступай хоть чаю ему приготовь!
Кофейкина. Послушай меня…
Бойбабченко. Не в силах я этим заниматься. Добрая я! Тут не слушать надо, а помочь.
Кофейкина. Ладно, поможем.
Бойбабченко. Ну, то-то. Керосинка то у вас есть?
Кофейкина. Зачем?
Бойбабченко. Чаю взгреть. А нету, так я мигом домой…
Кофейкина. Тут чай не нужен…
Бойбабченко. То есть как? Человек там измучился!
Кофейкина. Дай мне сказать в свою очередь. Гогенштауфен – человек редкий. Он работает, но не мучается.
Бойбабченко. Откуда ты это знаешь?
Кофейкина. Значит, знаю. Он работает любя. Ему интересно. Делает он такой проект, который все наше учреждение по-новому повернет и так оживит, что каждый охнет, удивится и скажет: как верно придумано, давно пора! Заведующий перед отпуском лично сказал коменданту: Гогенштауфен, говорит, талант, говорит. Ему от работы мученья нет. Другая беда ему грозит.
Бойбабченко. Беда?
Кофейкина. Она самая.
Бойбабченко. Откуда?
Кофейкина. Упыреву нашу знаешь?
Бойбабченко. Управделами?
Кофейкина. Да.
Бойбабченко. Как не знать! Хоть и не так давно она у вас, однако я приметила. Красивая она, но лицо у нее все же грубое, отрицательное. Идет мимо и так глядит, будто я не человек, а она высшее начальство.
Кофейкина. Эта самая. От нее я и жду всяких бед Гогенштауфену.
Бойбабченко. Склока?
Кофейкина. Вроде. Не знаю – сказать тебе, не знаю – нет.
Бойбабченко. Скажи!
Кофейкина. Не знаю, поймешь ты, а вдруг и не поймешь!
Бойбабченко. Пойму!
Кофейкина. Хватит ли у тебя сознания.
Бойбабченко. У меня-то? Да что ты, матушка? Да мы, новые старухи, – самый, быть может, сознательный элемент!
Кофейкина. Ох, не знаю! Так ли?
Бойбабченко.