– Да какие там секреты… – я прикончил остатки своей порции и поставил миску на бревно. Вот не могу, чтобы мою походную посуду другие мыли! И неважно, что в лагере поисковиков это дело возложено на дежурных по лагерю – не могу, и всё! Привычка.
– Да какие могут быть секреты?… – повторил я. – Надоел до чёртиков мегаполис. Сколько лет собирался перебраться куда-нибудь в деревню, в Подмосковье – и вот, наконец, решился. Причём именно в деревню, а не в коттеджный посёлок, или, не дай бог, в таунхаус.
– А справишься? Деревенское хозяйство – это, знаешь ли…
– Знаю, Толь. Я половину детства провёл у тётки в деревне. Она у меня в этих краях жила, и партизанила тут же. А в сорок третьем их отряд ушёл на запад и присоединился к партизанской бригаде Апретова. Да ты лучше меня знаешь, что тут тогда творилось…
Толя понимающе кивнул. Возглавляемый им поисковый отряд работал в окрестностях Вязьмы уже третий год. Здешние места нельзя назвать нетронутыми – наоборот, они пользуются исключительной популярностью, в том числе, и у чёрных копателей. Но уж слишком основательно прокатилась тут война – работы хватит ещё не одному поколению поисковиков. Сейчас, к примеру, они копают участок в виде вытянутого треугольника, зажатый между крошечными лесными озёрами. Если верить архивным документам – сюда осенью сорок первого отступила, отбиваясь от наседающих частей Вермахта, группа советских десантников. За три года Толян с его парнями подняли останки двенадцати бойцов, и не меньше половины сумели идентифицировать – серьёзный результат для человека понимающего.
Спросите, что я тут делаю? Ну да, вроде, не поисковик, к военной истории предпочитаю прикасаться либо на страницах книг, либо на фестивалях исторической реконструкции. Я и с Толяном там познакомился – он в своё время тоже увлёкся наполеоникой, пошился вместе с несколькими своими на московских ополченцев и с тех пор стараются не пропустить ни одного значимого события. На биваках реконструкторов я сиживал у их костров, проводил для ополченцев тренировки по фехтованию, водил по музеям. А они, в свою очередь, взяли обыкновение приглашать меня на свои летние выезды, куда я с какого-то момента и зачастил…
Нет, фестивали реконструкторов – это круто, конечно. Это вживание в историю, «белые лагеря» с парусиновыми палатками, шлагбаумами, полосатыми будками для часовых, и старательно воссоздаваемым военным бытом. Но я люблю лес, особенно – лес средней полосы, ещё со студенческих, туристических и КСПшных времён, а на фестивалях приходится разбивать лагерь в чистом поле. Это оправдано, разумеется: слишком много народу, ни один лес не выдержит такого нашествия. А здесь всего пара десятков парней и девчонок, и ущерба экологии от них никакого – если не забывать закапывать мусор и плющить и обжигать в костре пустые консервные банки.
За эти два года по случаю пандемии поотменяли кучу реконструкционных выездов. А я не могу без того, чтобы хоть пару раз за сезон не выбраться в лес. Так бывает: одних тянет в Турцию, других на Мальдивы, а третьих – вот так. Иначе не восстановиться, ни отдохнуть толком. Вот и я: год просидел в городе и, пожалуйста, угодил в больницу. Нет, богомерзкая ковидла обошла меня стороной, её я подцепил уже на больничной койке и, к счастью, в лёгкой форме. Но звоночек был понятный: либо завязываю с сидением в четырёх стенах, либо…
Ну, вы понимаете. Ничего хорошего второй вариант не сулил – в особенности с учётом моего полтинника с бо-ольшим гаком…
Нет, сам я землю не копаю. Ну, помогу иногда – а так всё больше сижу в лагере, помогаю по хозяйству да брожу по окрестностям. Ну и вечера возле костра, разумеется, с песнями, обжигающим, пахнущим дымом чаем и капелюшечкой чего-нибудь покрепче. Так-то у поисковиков сухой закон – но где это видано, чтобы двое матёрых реконструкторов не приберегли для себя заветную фляжечку? Плоскую такую, маленькую, овальную, из настоящего британского пьютера – подарок одного шотландца, полученный на фестивале двухсотлетия битвы при Ватерлоо. Забавно тогда получилось: русские реконструкторы, пошитые на драгун Великой Армии, бухали в компании шотландских собратьев по хобби в мундирах прусских гренадер…
– А тётка-то жива? – спросил Толик.
– Умерла, давно, ещё в девяностых. Она была двадцать третьего года рождения, и когда пришли немцы – ушла в лес с партизанами. Там, кстати, и с мужем будущим познакомилась – он был комиссаром отряда, а после войны заведовал совхозным клубом. Я его почти не помню – умер, когда мне было пять лет. А вот тетка, наоборот, была мне вроде бабушки. Своих-то детей у них не было…
– Совхоз, говоришь, где-то тут, недалеко?
Я кивнул.
– Да, километрах в двадцати. Но вряд ли там что-то осталось: в начале девяностых, когда я последний раз навещал тётку, он уже загибался. Жаль, конечно – места-то, считай, родные. Купил бы дом в деревне, перестроил бы по своему вкусу, а то и заново отстроил. Камин, банька, книги свои туда перевезу, собаку заведу, сколько лет собирался… Знаешь, о чём я иногда мечтаю?
Толян кивнул и покосился на меня с удивлением – что это Витальич разоткровенничался? Мы, конечно, знакомы