В 1912 году голосовать на всеобщих выборах в Соединённом Королевстве могли только мужчины (и даже не все мужчины, а лишь те, кто имел или арендовал недвижимость определённой стоимости). Однако за право голосовать агитировали и многие женщины: они получили известность как суфражистки или суфражетки[1].
Линдсей-Гарденз, 25, Драмкондра, Дублин. 25 марта 1912 г.
Дорогая Фрэнсис,
как же я ненавижу своего брата! Понимаю, не слишком-то прилично начинать с этого письмо: я должна сперва спросить, как ты поживаешь и выиграла ли твоя школа последний хоккейный матч[2], рассказать о своём здоровье и о том, какая стоит погода, но сейчас я просто киплю от ярости и не могу думать ни о чём другом. Знаю, тебе кажется, что Гарри не так уж плох, но всё дело в том, Фрэнсис, что ты – единственный ребёнок в семье. Будь у тебя брат вроде Гарри, уверена, ты бы тоже его ненавидела. Конечно, он всегда меня бесит: обожает помыкать мной и делать вид, будто старше лет на десять, а не всего на два года, да к тому же демонстративно наслаждается тем, что ему позволено делать всё что захочется (ну, или практически всё), в то время как мне приходится постоянно спрашивать разрешения и никогда его не получать (ну, или получать крайне редко).
Но на этот раз он превзошёл самого себя. На ужин у нас была жареная курица (как ты знаешь, это моё самое любимое блюдо), и, пока папа резал её, я спросила, нельзя ли мне получить кусочек грудки (поскольку это моя любимая часть моего любимого блюда). Но мама, как обычно, сказала:
– Подожди, Молли, сперва спросим папу и Гарри.
– О, не волнуйся, Роуз, я не против, – ответил папа.
Зато Гарри заявил:
– А я, разумеется, очень даже.
Не будь там мамы и папы, я бы велела ему заткнуться, но, раз уж они там были, просто скорчила гримасу, едва они отвернулись. Этого явно оказалось недостаточно, чтобы он перестал надо мной издеваться: даже когда папа дал нам с Филлис по кусочку грудки (мне досталась ещё и ножка, которую я тоже люблю, но далеко не так сильно, как грудку), Гарри всё продолжал распространяться о растраченной впустую, на девчонок, хорошей еде, хотя мужчинам, то есть ему и папе, нужно подкреплять силы. И никак не умолкал, хотя мама сказала: «Гарри, не дразни сестру».
Не знаю, почему его поведение так меня разозлило. В нём ведь, по сути, не было ничего нового: такие разговоры за столом случаются чуть ли не каждую неделю. Гарри всегда выбирает лучшие куски раньше нас, девочек, а значит, вечно их и получает. Но почему-то именно сегодня меня это особенно взбесило. Филлис тоже была не в восторге, особенно когда Гарри заговорил о мужчинах.
– Вряд ли речь о тебе, – сухо бросила она. – Ты ведь ещё школьник.
– Филлис в следующем году поступит в университет, – добавила я, – а ты по-прежнему будешь просиживать штаны в классе. Не очень-то мужское дело.
Гарри, похоже, это рассердило, но не успел он ответить, как папа сказал: «Так, дети, хватит ссориться», а мама завела рассказ о вялотекущих планах тёти Джозефины начать рисовать акварелью. Наверное, мне стоило бы сильнее обрадоваться этой новости, ведь, если тётя Джозефина начнёт тратить каждую свободную минутку на этюды Доллимаунт-Стрэнд, у неё не останется времени названивать сюда каждый день и по пунктам объяснять нам, что мы делаем неправильно. Не будь у меня отвратительного брата, я бы никогда не поверила, что у такого в высшей степени порядочного человека, как папа, может быть настолько ужасная сестра: они ни капельки не похожи.
Но я отвлеклась. Остаток ужина прошёл мирно (хотя и скучно). После мама сыграла на пианино несколько новых песен, а мы все пели (ну, во всяком случае, мы с Филлис: Джулия сейчас желает петь только гимны, а Гарри и вовсе закатил глаза, едва мама достала ноты). А вот потом, когда мы напелись до хрипоты, мама объявила, что Филлис, я и Джулия должны помочь ей со штопкой. Знаешь, как скучно штопать одежду? К тому же папе вечером пришлось просматривать какие-то документы из департамента, поэтому он даже не мог сидеть рядом и развлекать нас, читая свежие главы своего эпического романа. А значит, работа сделалась ещё более скучной, чем обычно.
Ума не приложу, почему штопки всегда так много. Не то чтобы мы все специально рвали одежду, но почему-то постоянно находятся вещи, которые нужно починить, заштопать или подшить, или сделать ещё что-нибудь мелкое, но утомительное. И худшее всегда достаётся на нашу с Филлис долю. (Джулия штопает только вещи вроде старых кухонных полотенец, где не так важно, насколько идеально ложатся стежки. Хотя ей уже двенадцать, мама убеждена, что она бедная крошка, которая в состоянии выполнять лишь самую простую работу. Разумеется, когда двенадцать было мне, она так не думала.) Кое-кто из соседей отдаёт чинить вещи швее, но мама говорит, что это пустая трата денег.
«У