– Не скажу, что это приятное времяпрепровождение, – пожаловалась я Сэнди по телефону через пару дней «охоты за домами». – Тем более что город до ужаса громадный. Понимаешь, здесь нельзя просто сесть и спокойно доехать из одного места в другое. Каждая вылазка для меня – настоящая экспедиция, а я не прихватила пробковый шлем.
– Это будет выгодно отличать тебя от всех остальных.
– Вряд ли. В таком плавильном котле выделиться невозможно, никто ни на кого не обращает внимания. Это тебе не Бостон…
– Ой, вы только послушайте эту новоиспеченную горожанку. Конечно же Бостон приветливее.
– Конечно. Потому что он маленький. А Лондону незачем кого-то привечать…
– Потому что он такой здоровенный?
– Ага, и еще потому, что это Лондон.
Это было наиболее таинственной для меня чертой Лондона – его равнодушие. Может быть, отчасти дело в темпераменте его коренного населения. Может быть, действительно в том, что город так велик, неоднороден, противоречив. Как бы то ни было, в первые недели в Лондоне я все ловила себя на мысли: как же этот город похож на толстый викторианский роман, где автор постоянно сталкивает представителей высших и низших слоев и где сюжет так прихотливо закручен, что никак не удается уследить за всеми его хитросплетениями.
– Довольно верный взгляд, – сказала Маргарет, когда я познакомила ее со своей теорией. – Здесь нет главных действующих лиц, потому что Лондон перемалывает самые раздутые самомнения. Показывает каждому, кто чего реально стоит. Тем более что англичане вообще не одобряют чванства.
Еще одно любопытное противоречие лондонской жизни – то, как легко подчас принять английскую скромность за высокомерие. Всякий раз, раскрывая газету – и натыкаясь на едкий материал об очередной знаменитости местного разлива, впутанной в очередной кокаиновый скандал, – я убеждалась: здесь не жалуют тех, кто слишком возомнил о себе. Но в то же время большинство агентов, с которыми мне пришлось встретиться, отличала напыщенность, странно не соответствовавшая их скромному положению. Особенно они раздувались, когда речь шла о непомерно высоких ценах, назначенных за жалкие лачуги.
– Цена назначена оценщиком, мадам, – обычно цедили они сквозь зубы и делали особое ударение на слове «мадам», демонстрируя неподражаемое снисходительное почтение.
– Снисходительное почтение, – громко повторила Маргарет, когда мы с ней ехали к югу. – Мне нравится – хоть это и оксюморон. Но и впрямь, поселившись в Лондоне, я постоянно поражаюсь этому умению англичан выразить одной невинной фразой две противоположные эмоции. У них истинный талант – говорить одно,