Ей уже давно дали прозвище – Фемида.
Но сейчас их никто не видел, и потому голос ее звучал как оброненная на пол монетка.
Бурцев поднял веки – Наденька смотрела на него, чуть склонив маленькую головку с тяжелой прической и оперевшись рукой о поручень. Ему показалось, что тонкие ее пальчики с удлиненными ноготками чуть подрагивают.
– Привет, – сказал он. – Опять мы с тобой на лестнице…
– Да? Почему опять? – как-то отвлеченно спросила она.
– Потому что в прошлый раз мы встречались на этой же лестнице. Только двумя этажами выше. Ты поднималась, я спускался…
– Да?.. Странно, а я забыла…
– Два года прошло, к тому же ты всегда была забывчивой…
– Ладно, иди ко мне в кабинет, я сейчас приду. – Взгляд ее был рассеянным, мысли витали в облаках.
– Почему к тебе? Меня срочно вызвали к Генеральному, я только из командировки…
– Сначала ко мне, это я тебя пригласила.
– Странно… Зачем? – Бурцев усмехнулся. – Это что, свидание? Неужели соскучилась?
– Не на лестнице же объяснять. – Она не приняла шутки. – А ты опять был в командировке?
– Мое нормальное состояние – командировки…
– Я всегда боялась, что однажды ты уедешь и никогда не вернешься… Зачем отпустил бороду, Сережа? Она тебе не идет.
– Ты просто не привыкла…
– Все равно! Сбрей.
– Вся сила моя – здесь! – еще раз отшутился Бурцев и вспушил бороду. – Что естественно, то не безобразно.
– Ну все, поднимайся ко мне! – Наденька, как в студенчестве, будто бы махнула рукой, но только обозначила это движение. – Мы давно ждем тебя!
– Кто это – мы? Ты с Вадим Вадимычем?
– Мы с Генеральным. Для тебя есть специальное поручение! Ты занимался костями в восемьдесят седьмом году?
– Костями? – переспросил Бурцев. – Какими костями?
– Помнишь, с черепом все возился, на эксгумации выезжал… Иди ко мне в приемную и жди. А я сейчас вернусь!
Из Наденьки она превратилась в Фемиду и слова уже не роняла, а припечатывала, как контрольный штамп прокурорского надзора.
Правда, тремя ступенями ниже чуть отступила назад и добавила:
– Скажи, чтобы впустили ко мне. И пусть секретарь приготовит кофе.
Сергей поднялся на четвертый этаж, вошел в приемную, но не стал проситься в кабинет и сел в кресло для посетителей. Передавать распоряжение по поводу кофе тоже сначала не захотелось: незнакомый ему хозяин приемной, должно быть, из бывших районных следователей, выгнул седую бровь и устроил допрос:
– Надежды Николаевны нет. Вы по какому вопросу?
– По вопросу костей, – съязвил Бурцев, демонстративно снимая форменный китель с зелеными петлицами. – Ну и жара у вас…
Это секретарю не понравилось, он, вероятно, многим подражал за свою жизнь. Теперь на старости лет – новой начальнице.
– Каких костей? – спросил со строгой брезгливостью.
– Должно быть, человеческих. Каких же еще?
– Вам назначено время? Ваша фамилия?
– Знаете что, приготовьте-ка лучше кофе, – посоветовал Сергей. – Я люблю черный без сахара, а Наденька – с пенкой и лимоном…
Бровь секретаря выпрямилась и дрогнула, как стрелка компаса. Он молча открыл стенной шкаф и зазвенел там посудой. В руке мелькнуло золотое пятнышко лимона…
Наденька вернулась через десять минут, когда кофе уже был на подносе.
– Почему ты здесь? – спросила на ходу. – Я же сказала – ко мне.
Секретарь стоял как вышколенный официант из «Пекина».
В начале девяностых какой-то обкурившийся подонок в Средней Азии разрядил автоматный магазин по прокурорской машине. Наденьке тогда досталось две пули: одна в правую лопатку, вторая – касательно по позвоночнику. От первой все зажило, но от второй остался след, хотя она никогда не показывала виду, что ей больно, когда садится на жесткий стул.
Она не захотела опускать себя в начальническое мягкое кресло, а села за приставной стол напротив Сергея. И сейчас ей было больно, хотя движения ее оставались царственными.
Выждала, когда секретарь закроет за собой дверь.
– Прессу читаешь иногда, Сергей Александрович? – спросила Фемида, играя ложечкой с кружком лимона в своей чашке. – Слышишь, какой кавардак творится с царскими костями?
– Так, краем глаза читаю, краем уха слышу, – проговорил он, откровенно любуясь ею. – А телевизор вообще не смотрю.
– А зря!.. И что можешь сказать по этому поводу?
– У меня субъективное мнение.
– Какое же?
– Если бы раньше допустили к этому делу, в