Обо всех событиях, происходивших в дядиной семье, Фурманы узнавали в основном от мамы после ее телефонных разговоров с братом, и все эти «пустые теоретические рассуждения» о близких ей людях очень быстро выводили ее из себя. «Но ведь нам они тоже родственники!» – тщетно пытались оправдываться Фурманы. «Больше я вам о них ни слова не скажу!» – гневно обещала мама. Папа в ответ с демонстративным недоумением пожимал плечами, а Боря скептически улыбался: ну-ну!..
Во время одного из коротких наездов Фурмана домой из Петрозаводска их всей семьей пригласили на Вовину свадьбу. Фурмановская голова в тот момент была забита совершенно другими заботами, но, в память о своей детской любви к Вове, он все же решил отправиться вместе с родителями и Борей на это пошловатое, как он считал, «официальное мероприятие» (впрочем, на свадьбе он еще никогда не бывал).
В назначенный день перед ним опять возникла проблема, что надеть. Не мог же он заявиться на свадьбу в заношенном свитере! Время уже поджимало, и вскоре они с мамой, привычно заведясь, начали кричать друг на друга, яростно швырять вещи и хлопать дверцами шкафа. Морщась от их криков, миролюбивый папа в качестве последнего варианта предложил ему примерить свой летний серебристо-серый пиджак и черные шерстяные брюки. Фурман злобно твердил, что он никуда не поедет, но папе с помощью дедушки удалось уломать его: мол, пожалуйста, можешь оставаться дома, если ты так хочешь, но ты просто примерь, тебя ведь от этого не убудет!.. Элегантный легкий пиджак был ему чуть великоват (пуговицы можно было бы немного переставить), но в целом смотрелся ничего. А брюки оказались катастрофически широки в поясе – между ними и животом младшего Фурмана свободно проходила ладонь. Ремень здесь был бесполезен, но папа вспомнил, что у него есть «совершенно новые» подтяжки. Подтяжки?! Какая дикость! Но папа клялся, что под пиджаком их все равно никто не увидит. Галстук у Фурмана был свой, в серовато-лиловых цветочках, остался со школы, но он придирчиво выбрал один из папиных – более темный, без рисунка, и поуже.
Всех домашних его неожиданно «приличный» вид привел в восторг, даже Боря насмешливо высказал что-то похожее на одобрение (готовясь к посещению военкомата, Фурман еще в Петрозаводске сходил в парикмахерскую, где ему сделали «модельную» стрижку, а в Москве, на радость родственникам, сбрил наконец «эту свою неопрятную бороду», оставив лишь маленькие усики). Самому Фурману его новая «приглаженная» внешность с беззащитно голым лицом внушала острое отвращение. Еще раз глянув в зеркало, он раздраженно махнул рукой – всё, хватит уже кудахтать вокруг меня, поехали!
Прибывающий поток гостей в большой дядиной квартире сразу разделялся надвое: парадно разодетые родственники направлялись в гостиную, а Вовины друзья – в его комнату. Роль мажордома исполняла очень красивая, радостно возбужденная Таня. Фурман, как хороший мальчик, минут двадцать посидел в компании странно напряженных взрослых, а потом отправился искать Вову и знакомиться с невестой.
Застолье готовилось в самой большой и, как помнил Фурман, довольно неуютной комнате, которую все домашние по инерции продолжали называть «детской». Раз или два ему случалось ночевать в ней, и из-за своей несоразмерно вытянутой формы (при высоком потолке и единственном окне в дальнем торце) она всегда напоминала ему пустой вагон. Но теперь эти недостатки обернулись преимуществами, потому что составить в один ряд такое количество столов можно было только здесь.
Сам Вова, как показалось Фурману, внешне почти не изменился. Он снова отрастил длинные волосы и смешно закладывал непослушную боковую прядь за ухо, чтобы не лезла в глаза. Заметнее стали удивленные поперечные морщины на его